карело-финская лайка Герда карело-финская лайка в вольере карело-финская лайка на выставке карело-финская лайка в лесу карело-финская лайкана даче карело-финская лайка (финский шпиц) ярко-красного окраса карело-финская лайка на охоте карело-финская лайка на испытаниях карело-финская лайка на зимней охоте на лису карело-финская лайка в Салехарде карело-финская лайка на притравочной станции карело-финская лайка зимой продаются щенки карело-финская лайка щенки карело-финской лайки
Сообщения без ответов | Активные темы Текущее время: Чт мар 28, 2024 12:44 pm



Ответить на тему  [ Сообщений: 7 ] 
 История жизни в письмах. Геннадий Горбунов. 
Автор Сообщение
Moderator
Аватара пользователя

Зарегистрирован: Сб янв 08, 2011 10:15 pm
Сообщения: 1391
Откуда: г. Брянск
Сообщение История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
Два сердечка.



Итак, вдруг почтальон вручает мне бандероль из России! Радость была дикая. Даже напугала своего внучка.
Бандероль! Пришла-таки! Веер очень понравился. Но и брошка тоже очень нравится. Чудная. Отдала брошку ювелиру, чтобы он сменил булавку на надежное крепление с "замочком", потому что буду ее носить. Такая прелесть! Лодочка. На лодочке парочка. Как человек, в престарелой оболочке, в которой живет нестареющая душа, молодая, будто 45 лет тому назад. Я сразу же поняла, что кроме зонтика и трех рыбок в брошке есть еще два сердца. И .... вспомнилась мама. Тяжелый момент в жизни. Трудная встреча с ней, которую облегчили .... два сердца.
Расскажу подробней.
В тот раз, когда я обняла маму, я была совсем молодой. Мне было неполных 27 лет. Это было в 1944 году в Китае на Харбинском вокзале. Я уезжала в Мукден. И совсем не знала, что дома в последний раз.
Прошло 12 лет, мне уже под сорок.
Я стояла на канадском аэродроме в Ванкувере и смотрела в небо. Ждала маму. Маме уже 82 года. Из Харбина в Ванкувер она ехала совершенно одна...
Своих фотокарточек во время разлуки мама не высылала. Я же высылала ей в Китай фотографии детей и мужа. Так что мы росли и мужали у нее на глазах. Так думала я. И вот мы на аэродроме. Самолет приземлился. Прошли все пассажиры (на поле аэродрома никого не пускали). Но где же мама!? Мамы нет!
Меня после настойчивой просьбы пропустили к аэроплану. И вижу на совсем опустелом плаце плетется малюсенькая, совершенно сгорбленная фигурка и с трудом тащит чемодан в два раза больше по размеру человека ... Мама!... Мама! ... Она!? Совсем, совсем старенькая! Совсем, совсем сморщенная! Трудноузнаваемая..., моя мама!!!
Мама меня не узнала, когда я взяла у нее чемодан. Мама просто оттолкнула меня и быстрым, бодрым шагом пошла к строению аэропорта...
Как она бедная плакала, что Ира ее не встречает! Как она была испугана ..... и как она в волнении совершенно не узнавала меня.....
Я вас не знаю женщина. Где моя Ира? Где моя Ира? Повторяла не раз..... Скажите, где Ира? Мама рыдала. Я ревела в три ручья, успокаивала ее. Говорила, что Ира - это я! .... Словом сцена была душераздирающая.
Признать меня она не хотела и все искала глазами свою Иру, девушку .....
И вдруг я увидела на груди моей древней старушки, что-то блеснуло. Это была золотая брошка. Очень наивная. Очень трогательная. Два золотых сердечка пронзенные одной стрелой (вероятно амурчиком)! Это была такая "строгая", но трогательная брошь, и которая не совсем уместна на такой древней старушке, совсем не вязалась с ней, что я невольно расхохоталась. Громко и неудержимо .... как в 20 лет. Только тогда мама признала меня! Вернее мой смех. Последовала пауза, растерянный взгляд и мамина улыбка.
- Я не знаю тебя женщина. Ты не Ира. Ира - молодая девушка, а не какая-то тетка...
Мама, радостно смеясь, уже принимала мои дочерние объятия.
Так что наша встреча в Канаде состоялась вот такая!
И помогла милая, детская брошка!
Когда-то также наивно и смешно будет выглядеть на мне прелестная парочка, лодка и три рыбки. Заранее предвкушаю остроумные реплики, на которые богаты простодушные канадцы, встречные и поперечные. Самые выдержанные улыбнувшись - отвернутся. Правда будет хорошо?
Да, мама! Оказывается, и у мамы было чувство юмора! Что бы мы делали без этих двух пронзенных стрелой сердец?!


Коллекция марок


Марки! Сколько же в жизни было у меня увлечений! Одно из них - увлечение марками. Это целый мир, а не просто красивые картинки. В марках отражены события человечества, вся наша планета и в каждой - кусочек души художника. Умудрилась собрать приличную коллекцию, в которой одна из марок была мной украдена. Хорошо, что не попалась! Иначе пришлось бы провести всю молодость в исправительном доме для малолетних преступников. Правда, тогда мне исполнилось тринадцать лет, и я считала, что это только марка. Всего лишь марка. И 'цель оправдывает средства', а средств на марку не хватило и поэтому не было другого пути, как только спереть ее перед самым носом хозяина магазина и тем на всю жизнь оставить пятно на свою довольно-таки безупречную репутацию. Но это пустяки, потому что даже на солнце, и, то есть пятна! Каждое преступление, каким бы оно не было, оплачивается наказанием. Это преступление тоже не осталось безнаказанным. 'Око за око, зуб за зуб'. Марки за марку! Андрей, мой одноклассник довольно рано и очень серьезно начал интересоваться медициной. Тогда он еще не был известным врачом, а славился своими глазами. Глаза у него были белесые и как говорят - 'один на Кавказ, другой в Арзамас'. За это соученики прозвали его, Андрюшу Безгодова 'Паяйкой'. Якобы он, Андрюша, что-то паял и капли олова попали в глаз, после чего бедолага окосел. Так вот этот Паяйка, будущий знаменитый доктор пришел ко мне домой и принес свои записки по санитарии, к слову сказать, очень полные, интересные, аккуратно переплетенные. Вместо того, что бы в оба глаза смотреть на мои аналогичные записки, которые я ему показывала или даже на меня, он своими глазами замечал все, что находилось в комнате. Так, глаз - что на Кавказ, увидел в углу комнаты, на моем столе каталог марок и альбомы с коллекцией марок. Глаз - что в Арзамас, приметил готовальню. Заинтересовался. Нет что бы мной. Его интерес к моим маркам кончился печально - Паяйка выменял у меня в тот день коллекцию на дрянное полотнище лыжной палатки. Потом сумел уломать меня отдать ему в придачу и готовальню. Я в то время увлеклась маевками и турами за город. Несмотря на добавленную Паяйкой премию - черный, как туз пик, солдатский котелок, мена была явно невыгодной. Я оказалась околпачена! 'Око за око. Зуб за зуб!' Марки за марку! - возмездие свыше! Готовальня и коллекция марок, в которую входила очень ценная - украденная и ... какая-то палатка с котелком, на котором виднелись коряво выбитые грустные слова: 'О Манька я любил тебя!'. Было выцарапано еще что-то, даже цифры, но остальное успела забыть. В памяти остался только этот крик души неизвестного солдата, врезался навечно. Наверное, оттого, что произвел глубокое впечатление в моей чуткой, молодой душе. Это было так давно! В 50-ых годах. Вернулся ли этот солдат домой?! Миновала ли его пуля врага?! И вернулась ли к нему Манька?! Ведь он ее любил! ... Котелок был медный, старый, запущенный, с вмятинами, весь 'заросший' сажей. Я котелок надраила, и когда он заблестел, на свет божий выглянули записи. Высказанная на меди мысль, крик чей-то страдающей души, который был погребен под сажей и под спудом всякого хлама харбинской барахолки... И рисовалось тогда мне звездное небо ..., бивак. Усталые солдаты отдыхают у костра. Запевала: 'Солдатушки - други - рябятушки, Кто же ваши деды?'. Солдатушки: ' Наши деды - славные победы, Вот кто наши деды!'. Под песню, склонив голову, солдатик выкалывал на котелке свое сердечное страдание. А солдатушки, други- ребятушки, пели... Вернулся ли солдат!? Прошли годы. Прошло и увлечение маевками. Хобби сменяло хобби, вытесняя из памяти марки. Воспоминание о коллекции покрылось слоем пыли 'веков', как солдатский котелок слоем сажи. Я вспоминала коллекцию редко. Только когда спрашивали, нет ли у меня марок. Тогда заодно вспоминался Паяйка, который был у меня в опале за то, что распространял про меня вымышленные слухи, что я его любила (чуть ли не так, как солдат Маньку), потому, что только любя, а почему не сдуру - можно было отдать такое богатство. Хотя, по правде говоря, это дело вкуса. Кому нравится сладкая булочка, кому - свиной хрящик. Будь на каком-нибудь необитаемом острове только Паяйка, я и обезьяны, поверьте, я полюбила бы самого противного павиана, а не его - Паяйку. Да простит меня Андрюша, если он слышит это признание. Итак, я почти забыла свою коллекцию. Все равно она погибла бы от рук моего сынишки, который любил разглядывать картинки! Но окончательно я успокоилась только тогда, когда узнала (в Шанхае), что Паяйка стал известным врачом, который однажды спас от смерти умирающего китайца. Спасти больного не могли никакие светила! Доктор Безгодов сделал операцию и вернул к жизни. Несмотря на то, что китаец был архимиллионером оценить доктора гонораром, конечно, не было возможности. Но спасенному человеку очень хотелось отблагодарить доктора, который наотрез отказывался от любых денег. Фактически возвращенная жизнь была лучшей 'оплатой'. И вот кто-то, знавший Паяйку, подсказал благодарному архибогачу что тот может сделать - доктор ведь был страстным коллекционером марок!.... И в его коллекцию прибавилась еще одна очень-очень ценная марка. Подарок миллионера! После того, как мне об этом случае рассказали я больше никогда не жалела о своих марках, потому что они стоили Паяйки и не стоили меня. После маминого отъезда в Канаду, котелок вместе с другими моими доспехами, такими, как ранец, горн, барабан и саперная лопатка, попали опять на харбинскую барахолку.
У вещей началась новая жизнь!


( Из воспоминаний Новокщановой Ирины. Канада. Ванкувер)

_________________
Сколько людей - столько и мнений, а правда у каждого своя!


Чт янв 30, 2014 8:37 pm
Профиль
Проффесор

Зарегистрирован: Чт ноя 01, 2012 1:07 pm
Сообщения: 512
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
Коллекция странных предметов


Зона, чего только не глотают люди в тюрьме, чтобы получить удовольствие.
У меня дома хранится коллекция разнообразных металлических предметов, которые, работая в тюремной больнице, извлек из желудков заключенных. Они хранятся в кожаном мешке. Целый набор почерневших от времени гвоздей различных размеров, части оловянных ложек, которых бы хватило на своеобразный сервиз и несколько "скруток" из алюминия.
В свое время я сам просидел в лагере десять лет и, еще, будучи заключенным, стал работать в больнице помощником хирурга. Все эти вещи зеки глотали, для того чтобы попасть в санчасть.
Делали такое в основном наркоманы, ведь подобным больным полагались обезболивающие уколы морфия - до и после операции. При этом за несколько лет было всего два смертельных случая, когда сами заключенные поздно обращались к врачу. Остальные выживали.
Тут еще нет двух ножей и одного напильника, которые после извлечения из желудков снова применялись в хозяйстве.
А как же люди могли глотать такие большие предметы, спрашиваете вы.
Это целая школа уголовного мира. Перед тем, как проглотить железяку, ее облепляли хлебом и проталкивали в гортань. Но затем, под воздействием слюны, мякиш растворялся и металл рвал сначала пищевод, а за ним - уродовал желудок. После этого зеки обращались в тюремную больницу, им делали рентген, обнаруживали инородное тело и клали на операционный стол. Наркоз тогда был крайне примитивный (1950 г.) - эфир или хлороформ. Больного привязывали к столу и начинали резать. Затем через разрез специальными щипцами и извлекали посторонний предмет. Вся операция длилась часа полтора... Помню такой случай. Один глотатель попросил не делать ему общий наркоз. Врачи пошли навстречу. Обкололи брюшную полость – местная анестезия, разрезали, достали ложку, а зек и говорит:
- доктор, а там еще градусник! и, действительно, достали из желудка еще и термометр.
- Это вам, доктор! - улыбнулся зек.
Зеки, как могли, продлевали время приема морфия. Для этого они не давали заживать своим ранам, постоянно бередя их, и таким образом добивались желаемого. При этом на все их выкрутасы тюремное начальство смотрело сквозь пальцы.

( Из воспоминаний Пасынкова Иннокентия Николаевича, прошедшего жернова
советских лагерей 1946 – 1956 г.г). Москва. Июль 2004 года)


PS Коллекция в кожаном мешочке объемом 0,5 литра сохранилась и находится
теперь у меня (автор).


Пт янв 31, 2014 4:23 pm
Профиль
Moderator
Аватара пользователя

Зарегистрирован: Сб янв 08, 2011 10:15 pm
Сообщения: 1391
Откуда: г. Брянск
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
Геннадий! Спасибо за рассказы, все очень тонко и чётко описано так, что некоторые моменты, из совсем чей-то другой жизни, "примеряеш" на себя, что- то подобное наверное каждый переживал! :Okey: (Я про первые два рассказа)

_________________
Сколько людей - столько и мнений, а правда у каждого своя!


Пт янв 31, 2014 7:35 pm
Профиль
Проффесор

Зарегистрирован: Чт ноя 01, 2012 1:07 pm
Сообщения: 512
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
С судьбой в прятки не поиграешь


После гимназии я учился в институте Святого Владимира, затем он был преобразован в Северо-манчжурский университет. Окончил электромеханический факультет в декабре 1940 года. Собрался было двинуться в Шанхай. Кончил пару курсов - на радиооператора и радиотехника, но тут грянули 22 июня, и пришлось искать работу.
Ректор Университета Симидзу "купил" меня настоящим японским приемом: предложил работать в "правительственной радио - исследовательской лаборатории", которая, на проверку, оказалась военной радио - разведкой. Тут, уж, как говорится, "обратной дороги не было". Обозлило это меня чрезвычайно. Тем не менее, освоил стенографию, и откомандировали меня на военную (от военной миссии в Харбине) радиостанцию - слежения в г. Тямусы.
Работал на станции до февраля 1944 года и как отличника Университета, меня зачислили кандидатом на обучение в Токийском университете. Приехал в Харбин, сдал все экзамены, и уже собрался было двинуть в Токио, но, как на грех сменили начальника военной миссии генерала Яначита и на его место заступил какой-то русофоб. Мне предложили "повернуть лыжи обратно". Однако в этом деле были некоторые нюансы, на которые я отказался наотрез. Тогда непосредственный начальник Мацуда вызвал меня и сказал, что "такие дураки ему не нужны" и устроил мне отставку с волчьим билетом, куда бы я потом не обращался - меня "стопорили" и приходилось уходить. В конце концов устроился в гараж к "Башкирову и К" (эта фирма находилась под юрисдикцией швейцарского консульства). Проработал я там недолго и по "блату" оказался инструктором по планерному спорту. К тому времени я, очевидно, выпал из поля зрения "некоторых государственных органов", японские дела становились все хуже. Тем не менее, в октябре 1944 года нас прикрыли "за отсутствием средств".
И - опять повезло! Я благополучно устроился в должности лаборанта электротехнической лаборатории Университета.
Ну, а после вступления Советской армии чего только не было!
Были организованы так называемые "летучие отряды" из числа белоэмигрантской молодежи, которым пришлось в срочном порядке наводить общественный порядок.
Дело в том, что вначале в Харбин высадили весьма ограниченный десант с воздуха, который занялся, прежде всего, японским военным контингентом. И пока появились первые подразделения Армии (недели две получился разрыв) товарищи "китайские трудящиеся" занялись повальным разграблением "трофейного имущества", вплоть до японских бомбардировщиков, которые выкатывали с неохраняемых аэродромов и "переливали" на посуду и ложки! Это нужно было видеть Кена собственными глазами! Ты же знаешь эту страсть "китайских трудящихся!".
Авиационно-ремонтный завод при центральном аэродроме в г.Харбин (по Старо-Харбинскому шоссе). Около 4000 механо-обрабатывающих станков они за сутки разобрали так, что остались лишь голые стены. Даже анкерных болтов под крепление оборудования - не оставили!
Или вот еще случай! "летим" на полуторке где-то в 20 километрах от города и видим, тащит из последних сил, сгорбившись "китайский трудящийся" какой-то ящик. Стреляем в порядке предупреждения. Никакой реакции - только скорость прибавил. По кочкам за ним - догоняем - тот бросает ящик. Открываем, а там ... снаряды от авиационной пушки (37 мм)! Спрашиваем: "А ты сам-то видел, что берешь?!". Говорит: "Не видел" - главное для него, что ящик тяжелый. Насмеялись мы тогда. Двое не слабых парней с большим усилием закинули тот ящик в машину.
Но, что хуже - начались грабежи и насилия над японским гражданским населением. И, пожалуй, нужно честно сказать, что не будь "летучек" военная комендатура вряд ли смогла бы везде успеть. Стреляли мы этих мародеров и насильников на месте, без всякой пощады и только такими мерами, спустя два месяца навели, все-таки порядок...
В конце октября 1945 года (Университет не работал, но лаборатория числилась за мной) сдал я лабораторию охране и устроился на курсы связистов - преподавателей (от КВЖД). Половина курсантов были китайцы. На курсах я проработал вплоть до эвакуации Советской армии в мае 1946 года.
Стало беспокойно и опасно в Фудзядян, где стояло два подразделения гоминдановских войск (у них была даже артиллерия). По мере продвижения гоминдановских "молодчиков" на север положение становилось все напряженнее. "Молодчики" начали расправляться с нашим эксплуатационным ж.д. персоналом без суда. Попросту - вешали.
И началось повальное бегство "белоэмигрантов". Кто успевал - на юг, в Китай (на американских самолетах - брали по 500 долларов), кто не успевал - на север в Харбин.
Спасло, что 8-я НРА (народно-революционная армия, командовал Лин -Бяо) успела пройти до Лашагоу (Сунгари-2) и, взорвав мосты, остановила "молодчиков" на этой линии.
А в Харбине, в это время грузили последний эшелон войск. И гоминдановцы подняли "шухер". У нас было по 50 патронов на винтовку. И тогда комендант последнего эшелона снял с платформ все танки (с десяток) и устроил в Фудзядяне "кордебалет" .... в общем, от "символического подразделения" осталась только пыль, а в это время с Сунгарийского ж.д. моста уже сходил первый эшелон 8-ой НРА (в ней оказались - сплошь корейцы!). Ну, они то и навели окончательный порядок.
В июне 1946 года получил я, наконец, паспорт гражданина СССР и понесло меня опять "на гребне волны".

...... когда я вышел из "академии" (1950- 1958 г.г.) "народ" - если так
выразится - был совсем другой, и что, главное, в каждом всегда присутствовало сознание какой-то народной общности, готовности прийти на помощь - по любому поводу - соседу - товарищу. И что же теперь - много ли осталось от слова "Товарищ"?
Появились какие-то несусветные обращения, вроде - "Мужчина!", "Женщина!, редко "Гражданка!".
"Гражданская совесть" - на сегодняшний день, если она и существует у таких как мы, да наших товарищей по возрасту, полагаю это результат воспитания самой жизнью, порой диктовавшей нечеловеческие условия существования, объединение в общность общенациональной трагедии. А что же случилось теперь?
Возмущает и отталкивает мелочность человеческой души, несправедливость и, особенно, нравственная нечистоплотность.
Сестра Ира уехала в Бразилию из Харбина. Родителей моих уже нет в живых. Отец умер в Гонконге, на пути в Австралию, а мать - в Сиднее, в приюте для престарелых людей.
Вот такая невеселая история.


(Из воспоминаний Курсакова Александра. Иркутск. 1984 год).




Как известно, война между Японией и СССР в 1945 году была молниеносно
закончена: Квантунская армия сокрушена за несколько дней. В августе 1945
года советские войска вошли в Харбин.
Русская колония (а она подразделялась на советскую и эмигрантскую)
торжественно встречала советский войска (колокольный звон, молебны в
церквях, цветы). Но вот прошло несколько дней, и люди стали "исчезать":
неизвестно куда - их вылавливали на улице, приезжали по ночам в
квартиры. Дело в том, что советское консульство очень ловко проводило
агитацию - призыв: всем оставаться на своих местах, так как после великих
побед "все старое забыто", тем более не должна бояться ничего молодежь,
которая родилась в Маньчжурии или попала туда в детстве. И всему этому
искренне поверили эмигрантские круги, воспитанные в старых моральных
устоях. Хотя у многих была возможность уехать из Харбина (отдельные
опытные деятели эмиграции предупреждали: "не верьте!" и успели уехать из
Маньчжурии). Так нет же, большинство искренне поверили заверениям и
жестоко впоследствии поплатились за это.
В Харбине органы НКВД (СМЕРШ) быстро оборудовали различные КПЗ
(камеры предварительного заключения), куда и стали свозить так называемых
"временно задержанных". Такая же участь постигла меня: за мной приехали
ночью 8 сентября 1945 года и увезли "кое что выяснить"...
Я попал в подвал бывшего японского консульства в Харбине на Вокзальном
проспекте, где "временно задержанных" размещали в подвальном помещении в
клетках. За те две недели, что я провел там, ежедневно и еженощно приводили и
уводили людей - и мужчин и женщин. Среди них оказались и мои знакомые.
Промелькнул Николай Петрович Кипканик, представитель К.В.Родзаевского в
Японии, Всеволод Валентинович Новиков, помощник М.А.Матковского по 3
отделу Бюро Эмигрантов, однажды встретил в туалете Михаила Алексеевича
Матковского (по недосмотру охраны, так как задержанных держали
\изолированно друг от друга), который успел сказать мне: "Когда вас освободят,
то не говорите, что видели меня здесь" (даже человек такого масштаба и
политического опыта верил чекистам!).
Через решетки клеток было видно, кого приводят и кого уводят, и иногда
мы приветствовали друг друга с грустной улыбкой: "И вы тут!". Однажды мимо
моей клетки прошла и Тамара Цибадзе, красавица, ее знал лично (после
освобождения и реабилитации она жила в Караганде, где и умерла). Мне
запомнился из "временно задержанных" Иллиодор Григорьевич Круглин,
которого взяли в ту же ночь, как и меня. Это был полковник старой русской
армии, если не изменяет память - гвардеец Кексгольмского полка. Невысокого
роста, стройный, красивое немолодое лицо. Вспоминается его колоритная
фигура, много раз виденная на харбинских улицах, ходил быстрой походкой,
с нагайкой, одет в галифе и китель. В Харбине он имел частную школу
английского языка и сам прекрасно владел английским языком. Так вот в подвал
японского консульства он попал уже в четвертый раз и страшно возмущался
этим: его - то привозили, то отпускали. Да, был и такой метод, сбивавший всех с
толку: арестовать, а потом отпускать и снова арестовывать... Но на этот раз его
уже не отпустили, и впоследствии мы с ним долго были вместе на разных
"островах" архипелага Гулага.
Тут считаю долгом вспомнить следующее. После "следствия" и нескольких
мучительных этапов он, я и его сын Володя, человек моих лет, оказались уже в
1946 году в одном лагере на Урале (ст. Азанка, Свердловской области,
Востокураллаг). В суровую уральскую зиму Володя отморозил пальцы на обеих
ступнях, так как на ногах у него были высокие японские ботинки без стелек и
портянок. Попал в лагерную больницу. Никогда не забуду, как Иллиадор
Григорьевич, устроившись в лагере на кухне, приносил Володе соленую рыбу,
при этом и мне выделял столько же рыбы, сколько и сыну. Не забыть мне
добрые глаза и улыбку этого человека.
Второй сосед по "подвалу" японского консульства - мой хороший знакомый
Дюков, мужчина средних лет, муж моей подруги детства. Запомнилось, как он
пришел с допроса в ужасном состоянии - бледный, дрожащий с разбитым носом
и окровавленным после побоев лицом.
Мой следователь - капитан Соловей - вывал меня на допрос только один
раз. Разговор был не очень любезный, но до рукоприкладства не дошло.
Как я уже отмечал, конвейер НКВД работал энергично. Все время кого-то
приводили, кого-то уводили. Куда - мы не знали, но всякие мысли мелькали в
голове: уж не на расстрел ли? Тем более что время от времени во дворе тюрьмы
раздавались автоматные очереди.
Пришла и моя очередь. Часов около одиннадцати ночи меня и еще
несколько человек вывели из подвала, усадили в газик" и повезли куда-то.
Хорошо запомнил я этот теплый сентябрьский вечер золотой маньчжурской
осени. Сколько счастливых дней, месяцев и лет оставалось за спиной в недавнем
прошлом, когда мы были молоды и полны надежд, несмотря на трудное
материальное положение многих эмигрантов. И тут молодость была
нашим богатством и преимуществом.
В "газике" сидел охранник - старшина по званию. На вопрос, куда нас везут
- отвечал: " В тюрьму", но уточнял: "Оттуда скорее освобождают". Это была
еще одна лож.
Тюрьма в Харбине находилась на центральной Китайской улице, район
называли Пристань. Завели нас в коридор, а потом в большую комнату-камеру,
где было много харбинцев (знакомые все лица!) и сидели все на полу. Никаких
постельных принадлежностей не было. В камере огромное количество клопов. В
тюрьме пробыли несколько дней. Каждый вечер и ночь во дворе тюрьмы
раздавались одиночные выстрелы и автоматные очереди. Что они означали?
Может кого-то расстреливали? Опытные люди в камере поясняли, что это
обычный чекистский метод - запугать, обезволить арестованных. Кстати, как
потом оказалось, несколько харбинцев были расстреляны, но об этом удалось
узнать через десятки лет.
..... И вот настал роковой день этапирования харбинцев из тюрьмы за пределы
Маньчжурии. Глубокой ночью по команде: "выходи!", вещей практически ни у
кого не было. Вышла и наша камера. Помню, как грузили нас, заставляя лезть
через борт в машины в окружении солдат с оружием. Как потом везли по
темным улицам в сторону вокзала, а затем - за вокзал, на какую-то отдаленную
погрузочную площадку (все темные дела НКВД творил ночью). Провожающих
не было - увозили тайно, никто с родными проститься не мог и, как выяснилось
потом, долгие годы ничего не знали друг о друге члены семей. Абсолютное
большинство семей оказались разлученными навсегда. Кто-то погиб в лагерях,
кто-то умер от болезни. Такое невозможно забыть и простить даже спустя
многие годы и это одно из тягчайших преступлений коммунистического
режима.
Началась погрузка в полувагоны. В каждом полувагоне были сооружены
широкие сплошные нары с обеих сторон от широкой двери. Слева от входа
разместились "европейцы", справа - азиата (китайцы, корейцы, японцы,
монголы). Кто именно со мной был в этом вагоне, уже не помню, кроме одного
Юрия Евфорицкого, которого мы выбрали старостой вагона (при этапировании
полагалось выбирать старосту). Это был красивый рослый парень с румянцем на
щеках, с белоснежными зубами.
Ночью состав тронулся - это был длинный состав - этапировали тысячи
людей. Сразу же выяснилось, что повезли нас на восток, в Приморье. В пути -
дня три, точно не помню. В каждом вагоне был конвой - один - или два солдата
без оружия. Располагались они около дверей, частично приоткрытой, чтобы
люди могли справлять малую нужду. Перед отправкой выдали сухие пайки
(запомнилось японское консервированное мясо в пакетиках). Водой снабжали
во время остановок. На второй или третий день пути в вагоне случилось "ЧП".
Железная дорога на восток в одном месте сильно петляет - спуски чередуются с
подъемами и лес местами подходит вплотную к линии железной дороги. К двери
для малой нужды подошел японец, в нижней рубашке, без кителя, в галифе и
военных сапогах. И вдруг на повороте, но поезд в это время шел довольно
быстро, японец выпрыгнул из вагона прямо в кусты, и дальше - в лес. Конвоир
повиснув на ручке двери, стал махать рукой и кричать в сторону переднего и
заднего вагона. Остановился поезд не быстро, по инерции прошел некоторое
расстояние. Беглец скрылся в лесу.
В вагоне воцарилась гробовая тишина. Прошло несколько минут, и в вагон
ввалилась группа военных. Пьяный офицер (майор), лицо красное, ворот
гимнастерки расстегнут и с ним целая ватага солдат с автоматами наперевес. В
руке у офицера пистолет, взводит курок. "Ложится всем лицом вниз, не
двигаться, сейчас всех перестреляю!", - кричит офицер. Перемежая речь
смачным матом. "Кто староста?". Выходит Юрий Евфоритский, побледневший.
"А ну веди нас, ищи беглеца, если не найдешь - живым не вернешься!". Вся
группа солдат вывалилась из вагона, Евфорицкий впереди. Потянулись
томительные минуты, гробовая тишина царит как на русской, так и на
азиатской стороне вагона. В лесу слышатся автоматные очереди. Конвоира в
вагоне заменили. Скоро стало ясно, что овчарок у конвоя не было.
Прошло какое-то время - возвращается Евфорицкий и вся вооруженная группа.
Раздалась команда: "Обыскать нары, где лежал беглец". Нашли военный китель
беглеца и в кармане одежды обнаружили записку на японском языке. "Кто
может перевести?", - спрашивает офицер. Отозвался я, поскольку знал японский
язык (окончил в Харбине Институт ориентальных и коммерческих наук по
японскому отделению). Записка была коротенькой, иероглифы были
нацарапаны бледным карандашом. Не могу по памяти восстановить весь текст
записки, но запомнил слова: "Решившись на смерть, прошу не обвинять
товарищей, это мое личное дело". Майор изменил тон: "Ну что вы за глупые
люди, зачем рисковать жизнью? Вас везут для проверки, а потом вы вернетесь в
Харбин". Конечно, поверить этой лжи мы уже не могли. Позже спросили у
Юрия, чем же кончилась погоня за беглецом. Конечно ничем. Поезд
задерживать нельзя, выбьемся из расписания. Режим в вагоне после побега стал
намного строже.
В последний день пути мы остались без сухого пайка, весь день голодные.
Поздно вечером, в конце сентября поезд прибыл на станцию Гродеково,
Приморский край. Высадились из вагона. Перекличка. Затем пешим строем
двинулись в поселок, там нашу колонну завели в одноэтажное темное здание.
Построили в длинном коридоре, офицер зажег свечку и мат, сплошной мат
посыпался из его уст. Сколько этого мата звучало за годы нашего "великого
сидения" со стороны всех и вся, от начальников до рядовых охранников!
Староста задал вопрос: "А ужин у нас будет, мы сегодня ничего не ели".
"Будет", - последовал ответ, это стало очередной ложью. Так и легли на
полу голодными.
Здание оказалось старой школой, приспособленной под тюрьму. Мы
разместились в одном из классов.
В этой школе - тюрьме пробыли около трех месяцев. Питались в
впроголодь, спали прямо на полу. Именно здесь погиб без всякой медицинской
помощи выдающийся поэт Русского Зарубежья Арсений Несмелов. Погиб на
моих глазах. Гибель поэта подробно описана в сборнике стихов поэта "Без
Москвы, без России" под редакцией Е.Витковского.
Впереди нас ожидали этапы и советские лагеря.

( Из воспоминаний Иннокентия Николаевича Пасынкова. Москва. 2007 год)


P.S. В 1956 году И.Н.Пасынков после десяти лет лагерей был досрочно
освобожден со снятием судимости и в последствии реабилитирован.

На фото. Вся жизнь еще впереди:

Белый Бал. Гимназия БРЭМ. Харбин. 7марта 1937 года.Пасынков Иннокентий Николаевич - третий слева,верхний ряд.В центре директор Цветков Сергей Иванович. Справа от него(если смотреть на фото) кл.наставник Никишина Е.П., слева - О.Н. Попкова-Кузнецова, преподаватель литературы.

Добавлено спустя 5 минут 7 секунд:
Сельская школа. Забайкалье.

Добавлено спустя 7 минут 21 секунду:
Пасынков И.Н. со своим другом Светловым А.В. Харбин. 1940 г.

Добавлено спустя 1 минуту 42 секунды:
...

Добавлено спустя 2 минуты 34 секунды:
...

Добавлено спустя 37 минут 36 секунд:
Харбин 30-х годов прошлого века, пляж.

Добавлено спустя 4 минуты 55 секунд:
...


Вложения:





Пн фев 03, 2014 12:59 pm
Профиль
Проффесор

Зарегистрирован: Чт ноя 01, 2012 1:07 pm
Сообщения: 512
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
ПОБЕГ


Ночью нашу погрузочную бригаду разбудил нарядчик и погнал на вахту, где ждал уже нас конвой с собаками. Сразу же по прибытии на место работы, как обычно были расставлены запретки. Начальник конвоя разместил солдат по своим местам и бригадиру было велено начать работу. Бригадир Валеев, окинув звериным взглядом бригаду, разбил всех по парам. Постникову и мне велено было разгружать последний крайний вагон. Разобрав инструмент, каждая пара отправилась к своим вагонам.
Погода была дождливая ветреная. Чувствовалась надвигающая гроза. На душе у меня было как-то особенно тревожно. Внезапно ветер усилился, порывы его стали сильнее, и через несколько мгновений началась буря. Засверкала молния, грянул гром и начался такой ливень, что ближайшие предметы стали трудно различимы. Как мы ждали и сколько времени мы ждали этого момента!
Афанасий, который подрубал стойки, схватил меня за руку и шепнул "бежим" ... и мы рванули. Шквал дождя то усиливался, то внезапно обрывался и в обрывах его можно было ясно видеть всю освещаемую площадь фронта погрузки. На наше счастье, вернее благодаря чуду, никто из конвоя не заметил бегущих в трепете ожидающих автоматной очереди. Собаки, улавливающие еле слышимые для нас шорохи и обладающие остротой зрения были отвлечены бурными изменениями в природе, на этот раз подкачали, не выдали нас. Что это стечение обстоятельства - не чудо? А ведь кто нам помог в этот критический момент кроме Бога. Расстояние в пятьдесят метров казалось нам вечностью. В конце концов, мы его преодолели, оказавшись незамеченными.
Вырвавшись из полосы света, мы перекрестились, обнялись, поцеловались и, пригнувшись, побежали к воротам рабочей зоны, с ужасом сознавая, что сейчас обнаружат наше отсутствие и начнется погоня. С этой мыслью я метнулся в сторону от железнодорожного полотна, но Афанасий вовремя схватил меня за руку. "Там волчьи ямы!" шепнул он. Афанасий узнал об этом от вольнонаемных, работающих в рабочей зоне в качестве десятников, бракеров, мастеров, но мне об этом как-то забыл сказать. Я охотно повиновался знающему тайгу опытному охотнику и следопыту. И с тех пор, не отставая от него, следовал за ним. Наконец, Афоня свернул в сторону в самую чащу тайги.
Несмотря на ужас погони, мы как-то сразу переродились, вздохнули свободно. Я заметил по лицу Афанасия, как оно сияло от чувства свободы, воли. Оно стало каким-то одухотворенным. И землистый цвет лица и угрюмое, печальное выражение глаз, свойственное заключенному, все исчезло. Он как будто помолодел на много лет. Это был какой-то особый человек, верный друг и задушевный товарищ. Он отличался от своих близких ему старообрядцев какой-то особой мягкостью, хотя и старался предать себе личину суровости, строгости, свойственной его землякам.
Мы продолжали бежать, делая малые передышки для отдыха. В то время, как описывает меня автор, мы не были доходягами. На погрузку брали только физически здоровых людей и, когда они начинали выматываться от тяжелой, непосильной работы, их отправляли в другие бригады. А выматывались они быстро. Меня подводило мое телосложение и, не дождавшись окончательной поправки, меня снова отправляли на погрузку.
Бежали мы целый день. Шел небольшой дождь. Афоня, заметая следы, бежал по валежнику. Я неукоснительно следовал за ним. Во время остановки он уверял, что дождь смоет наши следы, и собаки не смогут нас обнаружить. Но, как он горько ошибся. Собаки взяли след. И, когда уже к вечеру мы голодные добрались до кустов смородины, жадно поглощая спелую ягоду, я, взглянув на Афанасия, увидел непередаваемый ужас на его лице. Зрачки его глаз расширились, рот болезненно искривился, и он внезапно метнулся в сторону, и, скрываясь за кустами, неистово быстро побежал.
Оглянувшись, я увидел метрах в десяти конвоира, целившегося в меня из нагана, припав на одно колено, и собаку между ним и мной на длинном поводке. Собака рвалась ко мне, когда он метился, и от этого рука с наганом колебалась, мешая ему точно прицелиться. Наконец, он выпустил собаку, которая бросилась на меня и стала рвать. Она бросилась мне в лицо, которое я инстинктивно закрывал руками. Проводник подбежал и рявкнул на собаку. Собака перестала набрасываться и отбежала. С искаженным от сатанинской злобы лицом, он крикнул: "Поворачивайся блядина - расстреливаю!". Мне в то время было не до поворотов. Звериная морда собаки и сатанинское, искаженное злобой лицо конвоира, запомнилась мне на всю жизнь. Собака снова набросилась на меня, и снова я старался защищаться руками от ее укусов. Крайне "несимпатичная" морда собаки с оскаленными зубами, готовыми впиться мне в горло, вселяла неописуемый ужас и, тут по не от меня зависящим обстоятельствам, я улыбнулся и услышал от конвоира, задыхающегося от злобы: "Чего лыбишься?".
Затем я почувствовал, от приставленного к затылку дула нагана, холод стали и звук - "дзынь". Небо надо мной закачалось, опрокинулось. В голове поплыли красно-желтые круги. Со страшной обжигающей болью влилось чувство отвратительной тошноты. Я почувствовал, что упал и меня рвет собака. Собаковод, считая меня убитым, старался, видимо, отогнать собаку с целью преследования по горячему следу другого беглеца. Миссию по отношению меня он, вероятно, считал законченной.
А дальше я потерял сознание. Приходя время от времени в себя, испытывал невыразимую боль в затылке, в верхней челюсти и темени. Вместе со страшным холодом, ведь я потерял много крови, почувствовал отек правой половины туловища. Неимоверно трудно было двигать правой рукой и, когда утром пытался несколько раз подняться, то обнаружил, что правая нога как бы проваливается. Стал мучить кашель, кровохарканье, мучительная боль в горле. Потом, когда после изолятора, в котором просидел несколько недель, согнувшись в три погибели, так как нары были двойные, потолок не высокий, так что мог только согнувшись сидеть на них, а проход от нар до стены был очень узкий и по нему невозможно было пройти, не задевши нар или стенку, что вызывало адскую боль, врач Приходько осмотрел меня и сказал, что у меня поврежден язычок и вырвана часть верхней челюсти вместе с двумя зубами справа.
Утром, когда я окончательно пришел в себя, меня встревожила мысль, что собаковод доложит о моем расстреле и меня станут искать. Нужно было, как можно скорей уходить с этого места. Преодолевая боль, я приподнялся, но идти прямо не мог, мешал отек. И вот начался ад на земле. Стала немилосердно мучить жажда от обильной потери крови и, пытаясь ее утолить, пробовал слизывать росинки с листьев. Но роса оказалась неимоверно горькой, вызывая сразу мучительную рвоту. Раненный язычок и раненное горло давали себя чувствовать. Получился заколдованный круг: томительная жажда от потери крови, попытки утолить ее росой и вследствие этого раздражение слизистой горла, кашель с кровью, нестерпимая боль при позывах на рвоту, колющая жесткая боль в темени. И, вдобавок по причине отека пришлось идти, скрючившись, сгорбившись, не поднимая головы. Ветки кустарников с особой яростью хлестали мне в лицо, а защититься от них я не мог, так как приподнять правую руку был не в состоянии. Тщательно избегал всяких тропинок, так как везде мог ожидать засады. Собачий глухой лай, раздававшийся со всех сторон, заползал куда-то в "нутро", вызывая какую-то тупую душевную боль.
И. вдруг передо мной дорога. Я отшатнулся в сторону. При переходе ее сразу же обнаружили бы мои следы. Но, вглядываясь дальше, увидел болото, которое занимало всю противоположную сторону. Среди безнадежности моего положения появилась надежда окончательно скрыть свои следы в болоте. Пересек дорогу. После дождя болото наполнилось водой. Шагнул в ледяную для моего истекшего кровью организма воду. Сразу стало холодно. Сделав несколько шагов, потерял равновесие и упал в болотную жижу. С неимоверным усилием приподнялся. Снова несколько шагов. Голова кружится. Правая нога, запрокидываясь вперед, как бы проваливается. Грязная, вонючая болотная вода попала в рот и вызвала мучительный кашель, а затем и рвоту с комками сворачивающейся крови, усилив и без того отвратительное самочувствие. Комары, почуяв добычу, с озверением набросились на свою жертву. Меня мутит. На секунду теряю сознание и затем падаю на кочку с торчащей на ней березкой.
Почему память с непередаваемой фотографической точностью так цепко зафиксировала этим моменты наибольшей опасности, наибольшего духовного и психического напряжения. Может быть потому, что я живу двойной жизнью: ночью кошмары, этапы, голод, побои, лай собак, мат конвоиров, зверские окрики бригадира Валеева, изолятор во время сорокаградусного мороза, лютые условия штрафной бригады. Ад Данте. Жалко, что Данте в свое время авансом не познакомился с советскими лагерями смерти. У него картина ада получилась бы куда красочнее и ярче, да и понятие о настоящем чистилище вылилось бы в более конкретные формы. Было бы чему поучиться исчадием ада у советских чекистов. Да, и вся советская жизнь - это не дно Горького, а подо дном. Никак от этих воспоминаний не отвязаться, не отмахнуться. Они мучают тебя по ночам, преследуют, воскрешая в памяти прелестные картинки из "счастливой" советской жизни.
Болото, болото, болото, конца ему не видно. Мошка, комары. Мучительное приседание на кочки для отдыха. Хоть бы на минутку распрямиться, и прекратилась бы эта адская боль и кровохарканье, да утолить нестерпимую муку жажду. Несколько раз снова теряю сознание и всегда нахожу себя в болотной жиже сидя. Часто думаю, почему я не упал плашмя и не захлебнулся. Видно отек и благодаря ему вынужденное согнутое положение помешали этому.
К вечеру, наконец, вышел на противоположную сторону болота, которое было для меня возможной гибелью в его омуте, но было и спасением - следы затерялись. Передо мною открывалась большая поляна с наметанными стогами сена и не собранной еще скошенной травой. Отдаленный собачий лай глухо раздавался со всех сторон. Но, страшная усталость и сонливость мешали думать об опасности. Я забрался в один из стогов, спасаясь от назойливой мошки и комаров. Но, зарываясь в сено, стукнулся о какую то палку и, от сопровождающей удар жесточайшей боли, потерял сознание. Сколько времени длилось такое состояние не знаю. Когда пришел в себя, то услышал женский разговор. Это бабы убирали сено. Голоса, то приближались, то удалялись. Я старался не шелохнуться и тут, к ужасу моему, захотелось чихнуть. Со страшным волевым напряжением начал тереть переносицу, превозмогая боль от движения руки. Странное дело, сознание овладевает волей и, вопреки всему продолжаю с ожесточением свою процедуру. Настойчивость побеждает. Позывы на чихание прекратились.
Голова раскалена, как будто набита горячими углями, раздражающее ощущение жара во всем теле, головокружение с противным чувством тошноты и кроваво-желтыми кругами. Что это повторяется расстрел или я начинаю бредить. Потом начался озноб, ужасный озноб. Меня всего трясет, не могу согреться. Догадываюсь - резкое повышение температуры от простуды в результате длительного нахождения в холодной, болотной воде.
До этого я все отлично в деталях помню главные моменты моего побега. Потом наступает притупленность сознания, апатия, полное безразличие к окружающему. Только главный импульс нашей жизни - инстинкт самосохранения начинает проявлять себя то в вопросе, по какому направлению двигаться, то тревожной мыслью, не приблизился ли я близко к дороге или тропинке. Сознание, как в тумане. Слабо припоминается, что вышел я, вопреки прежним моим намерениям, на тропинку, которая, петляя привела меня на поляну. Внизу поляны речушка делает изгиб под прямым углом. На речушке плот из тонких бревен. Слева заросли спелой уральской малины, справа черемуха манит к себе сочными ягодами. На палочке, приделанной к дереву, сушеные грибы. А в вдали горы, чудесные, красивые горы. Почему-то не думаешь об опасной близости человека. Должен признаться, что во время побега самой ужасной для меня была встреча с человеком. Никакой дикий зверь - ни рысь, ни медведь, ни волк не вызывали такого жуткого всеохватывающего панического ужаса как человек.
Преодолеваю пространство между мной и рекой. Каждый шаг, каждое движение руки, каждый поворот головы - нестерпимые муки. Приступы жажды заставляют, вопреки здравому смыслу, спуститься лежа на землю и стараться, преодолевая боль дотянуться губами до целительной влаги с большим риском окунуть в нее голову и больше не подняться.
Пил я жадно. На мгновение спохватился, что пить много сразу нельзя, но потом отбросил этот довод самосохранения в сторону и продолжал пить. Почувствовал, как по жилам заструилась кровь. Самочувствие на мгновение улучшилось. Стал глотать спелые ягоды малины. Странно - ни чистая вода, ни малина не раздражали раны в горле, не вызывали болезненного кашля с приступом кровавой рвоты. Но, как только попробовал черемухи, рвотные позывы снова дали знать о себе. Проклятое кровохаркание возобновилось. К моему счастью никто на поляне не появлялся, но к несчастью вновь повысилась резко температура. Инстинкт самосохранения вытолкнул меня с поляны, но идти по тайге я уже не мог. Брел еле - еле по тропинке. Потерял счет времени, оно перестало для меня существовать. Только дотошный лай собак, да острая боль в темени, раненом горле и верхней челюсти, когда ногой что-нибудь заденешь. Чертово колесо: острая боль, потеря сознания, острая боль, переходящая, кажется, в вечность. Говорить о времени, проведенном в таком состоянии, невозможно. Только, повторяю, брел я уже по тропинкам.
Вот на одной из таких тропинок на повороте встретился мне неожиданно седой как лунь старик с горбовиком за плечами, наполненном ягодами. От неожиданной встречи он шарахнулся в сторону, покачнулся и упал. Затем быстро приподнялся, взглянув на меня испуганными, встревоженными глазами, которые бегали у него в разные стороны, как у всех представителей уголовного мира, а их на Урале за многовековую нашу историю накопилось - хоть отбавляй. Еще раз проникновенно ощупав меня глазами, бросив горбовик на произвол судьбы, старик помчался вдоль тропинки с такой прытью, как, если бы к нему вернулась вся энергия молодых лет. Побежал доносить, что встретил беглеца. В то время за такой "подвиг", т.е. донос полагалось солидное вознаграждение: сказочное для послевоенного времени количества муки, часы и деньги. Признаюсь, в то время мне было уже не до старика и его предательства.
Высокая температура, изнуряющий озноб, дьявольская пляска боли по всему организму, адская жажда, голод, волчий голод. Я несознательно свернул с тропинки. Шел, вернее, мучился, собирая последние силы, чтобы как можно дальше уйти от преследования, куда я сам уже не знал и свалился, потеряв сознание. Сколько времени был я в таком состоянии - дни, часы или минуты, последние считанные минуты моей свободы, не представляю. Слишком дорогой ценой обошелся мне этот миг свободы.
Пришел в себя от мелкого, частого топота собачьих ног, за которым следовали людские голоса. Передо мной внезапно возникла звериная морда собаки, которая набросилась на меня и стала рвать. Два конвоира с наганами в руках истошно кричали: "Сдавайся!", как будто перед ними была группа до зубов вооруженных людей, а не превратившийся в беспомощного доходягу, беглец. Казалось, они меня больше боялись, чем я их. Собака продолжала набрасываться на меня. Чекисты с ожесточением и злорадством напускали ее на меня, наслаждались, как зверь впивается зубами мне в грудь и, пытающиеся защитить лицо, руки. Следы от укусов до сих пор в виде белых пятен проступают на обеих руках. Один из чекистов со словами: "Я тебе покажу, сука, как убегать от нас!" стал целиться наганом в меня, но другой схватил его за руку и закричал: "Его должны допрашивать, а тебе катушку, двадцать пять лет, за срыв задания!".
Тот, который собирался отправить меня на тот свет, сломал ветку с дерева, заострил ее и стал тыкать острым концом в спину, заставляя меня бежать. Но, в моем положении я бежать не мог, хотя собака немилосердно кусала меня сзади. Я ковылял, подгоняемый конвоем и собакой, падал и снова ковылял. Снова бесконечность мучений. Вот тут я в первый раз стал проклинать и своих мучителей и советскую власть, так ненавистную мне с детства. Проклинал я с таким остервенением, с такой злостью и страстью, что это проклятие, к несчастью, въелось в мою плоть и кровь и до сих пор по отношению к коммунистам иногда срывается с языка.
По дороге мы встретили ребят, сидевших у костра и бросавших в него кедровые шишки. Подростки закричали: "Что вы делаете с человеком?". В ответ раздался омерзительный мат конвоиров.
Время тянулось, как в каком-то кошмаре, ужасно медленно. Проклятая нога все время подводила меня. Конвой, страстно желавший меня пристрелить, ворчал: "Что с ним возиться. Пулю ему в затылок!". Наконец, добрались до какой-то станции. Ждали не долго. Подали паровоз с вагоном и через какой-то промежуток времени прибыли в Азанку, место моего побега. Опять адские муки с ковылянием и конвоиры заводят меня в штаб охраны лагеря.
За столом сидит старичок в военной форме. В каком чине не знаю. В армии не служил и никогда не любил разбираться в знаках отличия. Лицо интеллигентное, серьезное, хотя и пожилой, но чувствуется выправка. Обращает на себя внимание внутренняя собранность, дисциплина и чуть не аристократические манеры. Таких сразу можно было выделить среди серенькой рабоче-мужицкой, с малым коэффициентом интеллигентности массы и чувственно-свинными мордами коммунистов.
"Садитесь Светлов". Обращается он ко мне как-то по человечески. Затем следует длинная пауза молчания. Я, привыкший к грубому, хамскому обращению власть имущих и к помпезно-начальствующему тону местных офицеров, вздрогнул от удивления, что не ускользнуло от внимательного взгляда сидящего за столом. "Ну, и что же?" Опять длительная пауза. "Достигли своей цели?... Рады? А я думаю вот что: у вас жизнь и так покалечена, а вы еще добавили. От нас вы никуда не убежите. Все тщательно продумано. Мышь проскочит. А, все-таки мне вас по человечески жаль. Подумать только, сколько времени бродить раненым и без всякой пищи. Ведь вы голодны?". "Принеси ему со столовой покушать" - обратился он к бойцу. Солдат принес сытного супа и порцию каши. Начальник смотрел, как я ел и, мне казалось, что у него слеза покатилась по щеке. Впрочем, говорили, что многих "проштрафившихся" не угодных власти офицеров, посылали после войны для проверки в медвежьи уголки. Не был ли он одним из них. Нельзя всех ругать. Были среди них высокопорядочные люди сочувствующие заключенным. Например, это было в ЗаАнгарских лагерях. Мы работали на ремонте железнодорожного пути. Идет начальник лагеря, тащит с собой мешок соли за спиной. Тащил он ее километров десять. У нас в лагере соли не было две недели, з/к стали доходить. Конечно, это было исключение.
Вошли два солдата, и повели меня на вахту. Там по обычаю посадили около лагерных ворот, чтобы заключенные видели, что убежать из лагеря невозможно, что такие попытки кончаются трагически. Но, начинается весна, а попытки заключенных вырваться на волю продолжаются большей частью неудачно, хотя и бывали счастливые исключения.
Иногда человек не выдерживает натиска житейской бури и погружается в безумие, в состояние леденящего наше сознание ужаса, когда в одночасье сжимаются, спрессовываются в один роковой комок, вернее глыбу, все казни египетские и обрушиваются на тебя. И только великая милость Божия спасает и избавляет нас от этого ужаса.
С вахты без всякого медицинского осмотра и лечения попал в изолятор. Тут начались муки Тантала с той только разницей, что я не видел ни чудесной пищи, ни чистой родниковой воды, а попадалась лагернаябаланда, которую заключенные звали "Голубой Дунай" - навар чечевицы со скромно плавающими в нем двумя, тремя горошинами. Ложку положенной каши размазни я не получал. Ее, вероятно, съедал голодный надзиратель. Вынужденное положение на нарах, так как подняться нельзя было - мешал потолок и необходимая принадлежность каждого изолятора клопы дополняли картину. В это время я походил на скелет обтянутый кожей.
Кризис, лизис будь они не ладны. Температура, как бы плясала, радуясь за свою будущую жертву. Пляска была дикой с неожиданными выкрутасами: то потрясающий озноб, то жар с обильным потоотделением. К концу третей недели сидения приехавший из сангородка врач проводил комиссовку. Вызвали меня и сразу же поместили в стационар. Стационаром заведовал наш харбинский врач Приходько. Он начал меня лечить, и я стал поправляться. Через три недели доктор отправил меня в сангородок, обещая мне, что там меня окончательно вылечат. Но, каково было мое удивление, когда кремлевский врач Крамаренко заявил: "Один из тысячи в таком случае выживает, но лечить мы беглеца не будем. Пусть подыхает". Какой высокий гуманизм и какая высокая мораль у верного последователя Ленина. Между тем, когда я находился в сангородке майор медицинской службы врач Коваленко ночью, чтобы никто не видел, приносил мне полоскание марганцовки, опасаясь за инфицирование моей раны горла. Таких людей трудно забыть и память о них останется на всю жизнь. Да, еще ты Кена, друг детства навещал меня.
Потом меня отправили в Азанку в штрафную бригаду. Особый режим, зверские лица конвоя, тяжелая, непосильная работа. Помещены были штрафники в отдельном бараке и, кроме того, мы выходили на работу под отдельным конвоем. В это время отек грудной клетки почти спал и можно было более уверенно опираться на ногу.
Однажды мы штабеливали шпалу. Погода была дождливая. Я поскользнулся своей больной ногой, да еще видно был очень слабый, не успел выдернуть правой руки из-под шпалы, , когда напарники ее приподняли, то оказалось, что вторая фаланга третьего пальца кисти раздроблена. Из-под клочков разорванной ткани торчала поврежденная кость, секвестры которой много лет спустя выходили, причиняя довольно сильную боль.
Я постарался изложить в краткой, сжатой форме без всяких подробностей все главные моменты моего побега. Но, и этого достаточно, чтобы понять и почувствовать насколько сатанинская власть глумилась над человеком, как она унижала его достоинство и старалась превратить его в жалкого раба.

(Из воспоминания Алексея Владимировича Светлова. Австралия, Сидней.1993 год)

PS Описываемые события происходили в Иркутской области, август 1946 года.

Фото А.В.Светлов в Сиднее 1990 год, Светлов А.В и Пасынков И.Н. Харбин 1937 год.

Добавлено спустя 1 минуту 46 секунд:
...

Добавлено спустя 1 минуту 27 секунд:
...

Добавлено спустя 1 минуту 32 секунды:
...


Вложения:




Чт фев 06, 2014 2:30 pm
Профиль
Проффесор

Зарегистрирован: Чт ноя 01, 2012 1:07 pm
Сообщения: 512
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
Вся жизнь - впереди. Харбин. 1940 год.

Пожелтевшие документы.

Добавлено спустя 2 минуты 2 секунды:
...

Добавлено спустя 1 минуту 44 секунды:
...

Добавлено спустя 1 минуту 28 секунд:
...


Вложения:
scan_image_2742.jpg
scan_image_2742.jpg [ 36.9 Кб | Просмотров: 10568 ]



Пт фев 07, 2014 1:39 pm
Профиль
Проффесор

Зарегистрирован: Чт ноя 01, 2012 1:07 pm
Сообщения: 512
Сообщение Re: История жизни в письмах. Геннадий Горбунов.
Земля Санникова. Памятный крест


В романе В.Обручева описана таинственная Земля Санникова. Земля, которую видели многие, но куда не ступала нога человека. Искавшие эту землю люди или возвращались ни с чем, или вообще не возвращались. Якобы, там ранее был не остров, а материк.
В 1900 году на поиск Земли Санникова отправилась русская экспедиция на яхте "Заря". 23 июня 1900 года эта небольшая яхта покинула Петербургский порт, причем перед отплытием яхту почтил своим присутствием сам император Николай. Звучал молебен. Счастьем было для молодого флотского офицера, гидрографа Александра Васильевича Колчака попасть в Первую Арктическую русскую экспедицию, причем руководителем экспедиции являлся знаменитый барон Эдуард Толль. Он происходил из обрусевших эстляндских баронов. Толль подбирал в экспедицию людей не по послужному списку, а по способностям и энтузиазму. В экспедиции присутствовало немало и других иностранцев. Это была уже не первая экспедиция барона Толля в поисках Земли Санникова. Что касается самой яхты, то она была куплена в Норвегии по рекомендации Ф.Нансена и затем переоборудована для плавания во льдах. Барон Толль о своей мечте высказывался так - вступить на Землю Санникова и умереть.
Перед отплытием в поиск Земли 25-летний лейтенант Колчак был направлен бароном Толлем для знакомства с последними достижениями норвежской морской техники. Хотя до этого молодой Колчак уже четыре года плавал по Тихому океану, занимаясь океанографией и гидрологией.
Отстояв первую зиму у берегов Таймыра, шхуна "Заря" в сентябре 1901 года оказалась в районе предполагаемой Земли Санникова. Но в подзорные трубы эту Землю найти не удалось, и из-за сильного шторма шхуна легла в дрейф у острова Котельного. Толль отправлял группы ученых в короткие экспедиции на остров. Колчак вместе с матросом Стрижевым ушли вглубь острова Котельного. Сам Толль с двумя проводниками на собаках и напарником астрономом Зеебергом отправились на небольшой гористый остров Бенетта. Вскоре после отъезда Толя на судно вернулся Колчак. Тянулись дни. Лед постепенно стал сковывать "Зарю", а Толль все не возвращался. "Заря" была вынуждена отплыть с места стоянки, и пристала к берегу уже в бухте Тикси. Экспедиция вернулась в Петербург без своего руководителя.
По возвращении в Петербург Колчак решил возглавить поисковую группу в составе 17 человек и отправился на розыски Толля, взяв с собой 150 собак. С огромными трудностями им удалось добраться до острова Бенетта, где и была обнаружена стоянка людей и найден алюминиевый котелок Толля. Тут же нашли несколько ящиков с геологическими коллекциями и пакет, адресованный Академии наук, но самого Толля и его спутников на острове не было. Сам остров был полон жизни - животные, птицы. Тайна судьбы Толля так и осталось нераскрытой. Добравшись до Иркутска, Колчак отправил отчет и документы в Петербург, а сам отбыл во Владивосток - начиналась русско-японская война.
Человек высокой воинской чести, долга и отваги Колчак принимал участие в обороне Порт - Артура вместе с легендарным адмиралом Макаровым. Затем - плен, а после окончания войны - возвращение в Петербург. Именно тогда лейтенант Колчак и получил Большую Константиновскую золотую медаль за поиски пропавшей экспедиции барона Толля.
Первая Мировая война. На плечах у Колчака контр-адмиральские и позже адмиральские погоны и командование Черноморским флотом.
Но до этого он проявил себя, как первоклассный специалист по минному заграждению на морях. Благодаря Колчаку германский флот не смог пробиться к Петербургу из-за искусно расставленных им мин. В 1914 году были подорваны минами и потоплены 4 немецких крейсера, 8 миноносцев и 11 транспортных кораблей.
Революция 1917 года. Адмирал Колчак возглавляет Белое движение и именуется Верховным правителем России. После первых побед наступили другие времена, и из-за поражения армия Верховного правителя отступила в Сибирь, а само правительство обосновалось в Омске. Затем пленение в Иркутске революционным комитетом города вместе с начальником штаба генералом Пепеляевым.
На допросах, которым подвергался адмирал, чекисты отмечали его спокойствие, мужество и достоинство. Во время допроса коснулись и темы Земли Санникова. Адмирала спросили: "Скажите, адмирал, имела ли продолжение эпопея "Земли Санникова?". Ответ был такой: "Через два года после русско-японской войны ледокол "Таймыр" и "Вайгач" исследовали Берингов пролив и часть Новосибирских островов. Кораблями командовал Матисен и я. Во время навигации 1912-1913 г.г. мы прошли рядом с предполагаемой Землей Санникова, но густой туман снова помешал поискам".
Тему Земли Санникова, несуществующего острова в Северном Ледовитом океане, которую якобы видели в 19 веке некоторые исследователи и в их числе Яков Санников, в конце тридцатых годов "закрыл" знаменитый летчик Владимир Аккуратов. По просьбе академика Обручева, автора книги "Земля Санникова" он несколько раз пролетал над загадочным местом, но ничего не обнаружил. По мнению ряда исследователей, Земля Санникова исчезла в пучине океана, как и ряд других островов, разрушенных льдом и водой.
Имя адмирала Колчака, как исследователя северных окраин России, осталось на карте страны. Окружная Дума Таймырского автономного округа дала согласие на переименование острова Расторгуева в Северном Ледовитом Океане на остров Колчака. Этим увековечено имя доблестного адмирала и ученого полярника на географической карте России.


Адмирал Колчак в Иркутской тюрьме (последние 22 дня его жизни и расстрел)

Этот "острог" заложен в начале 19 века взамен отстроенной еще в середине восемнадцатого века первой деревянной кутузки и по внешнему виду был самым красивым зданием всей губернии того времени. Острог никогда не пустовал, сюда везли арестантов отовсюду. Перенаселенность и сырость. Здесь сидели обыкновенные уголовники, беглые каторжники, разбойники, казнокрады, а так же революционеры, ставшими "врагами народа", но самым знаменитым узником стал адмирал А.В.Колчак.
Бывшие союзники Белого движения белочехи передали красным партизанам 15 января 1920 года адмирала и его премьер-министра генерала Пепеляева. В Иркутске Колчаку объявили, что он арестован, и конвой во главе с эсером Нестеровым вывел из вагона Колчака и бывшего главу Омского правительства генерала Пепеляева и разоружили их. Затем из вагона вышла и Анна Тимирева, гражданская жена Колчака и добровольно пошла в тюрьму с адмиралом.
Адмирала поместили в одиночную камеру под номером 5 на первом этаже, а Тимиреву - в общую камеру на втором этаже. Пепеляева определили в одиночную камеру на втором этаже.
В камере, куда был помещен адмирал можно сделать восемь небольших шагов от двери до противоположной стены и четыре шага поперек помещения. Облупившиеся, сырые и все в грибке стены. Имелось маленькое зарешеченное окно, и солнце на пятнадцать минут в сутки заглядывало в темницу к узнику. Топчан - двухметровая бетонная плита. Здесь же находился небольшой железный столик и привинченный к полу табурет. Освещение - керосиновая лампа. Лампу задували строго в 8 часов вечера.
Администрация тюрьмы к адмиралу относилась с большим почтением. Выдавали книги, журналы и газеты. Позволяли гулять во внутреннем маленьком дворике и видеться с Тимиревой.
Допрос вела комиссия во главе с меньшевиком Поповым, которого затем сменил председатель губкома Самуил Чудновский. Решение о расстреле было вынесено по приказу Ленина, без суда и даже до завершения следствия. То же самое определили и генералу Пепеляеву.
Ночью, около двух часов 7 февраля 1920 года в камеру вошли Чудновский и начальник военного гарнизона Иван Бурсак. Адмирал был одет, словно ждал расстрела. Ему зачитали постановление ревкома. "Как, без суда?" - воскликнул адмирал. "Да, адмирал, так же, как и вы расстреливали наших товарищей", - ответил Чудновский.
Вошли в камеру Пепеляева и объявили приговор. Ноги генерала подкосились, он повалился на пол и стал просить о пощаде. Обоих вывели во двор тюрьмы.
Заключенные проследовали под конвоем из тюремного двора на лед реки Ушаковки, притока Ангары напротив Знаменского женского монастыря. Место глухое и безлюдное. Со временем река Ушаковка сильно обмелела и ушла от прежнего берега. Остался лишь небольшой холм. Именно здесь и произошла казнь. В наше время, в том месте, где оборвалась жизнь адмирала и возвышается памятный крест.
Ночь казни выдалась очень морозная, термометр показывал минус 35 градусов. На предложение завязать глаза адмирал ответил отказом. Он был одет в полевую военную форму. Перед самым расстрелом выкурил папиросу и бросил кому-то из солдат свой серебряный портсигар. Колчак застегнулся на все пуговицы и стал по команде "смирно". Тучный Пепеляев молился и снова просил о пощаде.
После первого залпа расстрельной команды дали еще второй - уже по лежащим людям. Затем оба тела положили на сани-розвальни и повезли к проруби напротив монастыря. В том месте, где Ушаковка впадает в Ангару, виднелась большая крестообразная прорубь. В ней монашки брали воду. В эту прорубь и спустили тела, головой вперед. Вначале Пепеляева, потом Колчака.
В 2003 году Иркутские газеты сообщили сенсационную новость. Якобы найдена могила Александра Васильевича Колчака. Опущенное в стылую ангарскую воду тело тогда не утонуло. Весной 1920 года оно было вынесено рекой в двадцати километрах ниже по течению и прибилось к берегу. На опознание трупа был вызван сотрудник ВЧК, который подтвердил, что найденное тело действительно принадлежит адмиралу Колчаку. Дабы не предавать этот факт огласке, останки, якобы, тайно захоронили недалеко от берега. Однако существует недоверие к этой версии, так как никаких документов, подтверждающих эту версию в архивах, не найдено.
Скорее всего, этот слух оказался запущенный в целях рекламы к премьере спектакля "Звезда адмирала", поставленный в тот год на сцене Иркутского драматического театра.

Добавлено спустя 10 минут 58 секунд:
Старые фотографии, 1937-1938 г.г.

Добавлено спустя 1 минуту 18 секунд:
...

Добавлено спустя 50 секунд:
...


Вложения:



Пт мар 14, 2014 1:36 pm
Профиль
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Ответить на тему   [ Сообщений: 7 ] 

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 4


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  

Copyright © 2005- Web-design: energy!

г. Москва, ул. Металлургов, д. 52, тел. +7 (499) 1356701

Использование материалов сайта без согласия правообладателя запрещена


Все материалы представлены в ознакомительных и образовательных целях. Администрация сайта не несет ответственности
за объективность материалов, размещенных на сайте.